Знаете ли вы, что…

 

Новороссийские зарисовки

Трамвайный поезд КТМ/КТП-1 на улице Пролетарской (106 КБ)

Трамвайный поезд КТМ/КТП-1 на улице Пролетарской (106 КБ)

Виктор Манзюра

Билет на обратный путь

Сегодня уже не все помнят, а некоторые даже не верят, что в Новороссийске в недавнем прошлом ходил трамвай. Первая его линия от цементного завода «Пролетарий» до Мефодиевки была открыта 1 июля 1934 года. После войны она стала единственной. Её восстановили, продлили до завода «Октябрь» и осовременили, сделав развороты на конечных остановках.

Трамвай работал и честно боролся за своих пассажиров. Одним из средств этой борьбы была продажа билетов на обратный путь. Билеты ничем не отличались от обычных и отрывались от общего мотка, только кондуктор не надрывал их. Этот обряд совершался на обратном пути. Кондуктора ласковыми голосами пели: «Граждане, покупайте билетики на обратный путь!». И граждане покупали.

Купив такой билет, пассажир и возвращаться будет на трамвае, а не на автобусе (троллейбуса тогда не было). Да пусть себе хоть пешком идёт — трамвай честно предложил ему свои услуги и выполнил план по выручке.

Однажды я в своем воображаемом путешествии по прошлому Новороссийска забрался очень далеко. Надо было возвращаться, и я вспомнил, что у меня есть трамвайный билет на обратный путь.

Мой обратный путь начинается от завода «Октябрь». Он будет, конечно, воображаемым, и для него потребуется виртуальный трамвай. В Новороссийске использовались разные вагоны, но больше других я любил старые ленинградские, построенные на заводе «Красный путиловец» в конце 20-30-х годов и пережившие блокаду. Они поступали в Новороссийск в 60-х годах, быстро акклиматизировались и выглядели неплохо.

В салоне две продольные лавки, так что смотреть в окно не получается. Поэтому я останавливаюсь на площадке. Слева — море, корабли, хорошо виден противоположный берег Цемесской бухты — центральная часть города.

Первая остановка — «Вагончик». Именно так объявлял её кондуктор, официально она называлась «Вагон-памятник». Сейчас здесь целый мемориальный комплекс «Рубеж обороны», а начинался он с этого «вагончика», до остова изрешечённого пулями, да жутких развалин Дворца культуры цементников, что напротив. Именно здесь ещё в детстве я начал понимать, как ужасна война.

А трамвай идёт дальше. Первый разъезд, на котором нас уже ждёт другой вагон, — «НоворЭС». Здесь же судоремонтный завод. Пассажиров становится больше, многие знакомы. Завязывается обмен информацией. Я тоже ищу знакомых, но их нет. Многих, кого я мог здесь увидеть, уже нет с нами, но моё путешествие воображаемое, да ещё с переносом во времени, очевидно в середину 60-х, то есть лет за пять до закрытия новороссийского трамвая. И я вдруг замечаю, что стал намного моложе и смотрю на мир глазами, полными надежд…

Цемзавод «Пролетарий». В вагоне становится тесно. Много молодых. Шутят, улыбаются. Слева — море, корабли, нарядный и весёлый Новороссийск на другом берегу. Справа — импровизированная спортплощадка с надписью, которую в детстве я долго не мог прочитать: «На поле не ругаться». Тогда я думал, что это былинно-сказочное поле брани.

Поворачиваем от моря, поднимаемся в гору. Начинается двухпутный участок маршрута. Трамвай сворачивает на улицу Куйбышева. Справа по борту видны идущие в гору улицы, которые переходят в горные дороги и тропинки. Остановка «Пивзавод» раньше называлась «Балка», и в детстве я всё искал здесь огромную и страшную железную балку, поставленную вертикально. Не нашел, и мне объяснили, что балка — это ручеёк, протекающий в глубокой расщелине. После балки вскоре показываются слева сначала цеха завода «Красный двигатель», а затем широкий двор трамвайного депо со стоящими в нём коричневыми, тёмно-красными и голубыми вагонами.

Трамвай сбавляет ход. В депо, что ли, хочет зайти? Бывало, что вагон с пассажирами заезжал в депо, чтобы взять прицеп. Но ведь наш-то и так с прицепом. Может, поломался? Не похоже. Всё, слава Богу, проходим депо и тормозим на «Судостальской». Раньше эта остановка называлась «Нефтесиндикатская». В детстве я понимал, что она имеет отношение к нефти, но, что такое синдикат, было мне не ясно и не давало покоя. В конце концов я решил, что это похоже на денатурат, только плотное и более синее.

А вот и остановка, которую я узнаю и с закрытыми глазами, и в кромешной тьме по густому терпкому и пряному запаху. Шиферный завод «Коммунар». А пахнет то ли его продукция, то ли сырьё. Или всё вместе.

Трамвай поворачивает направо, немного поднимается, проезжает какую-то парикмахерскую — и резко, будто под прямым углом, уходит влево, где открывается крутой уклон. Громко и сладострастно стонет электрический тормоз. Водитель до упора закручивает ручной. На этом уклоне трамвай будет долго ждать встречного в самой неудобной позе. Впереди снова начинается однопутка.

Много народу выходит. Я хотел проехать ещё пару остановок до Мефодиевского рынка и после его посещения выйти по пешеходному мосту над подъездными путями элеватора на вокзал, но время близится к вечеру, и торговля на рынке сворачивается — это утром там можно купить самую лучшую в мире ряженку с коричневой корочкой, солёных бычков и разнообразные фрукты. Решил выйти на уклоне и пройти к вокзалу по улице Жуковского.

Пока я раздумывал, подошёл встречный, и, обходя его, я услышал певучий голос кондуктора:

— Билетики на обратный путь приобретайте!

Бугеля

В детстве новороссийский трамвай завозил меня в депо за прицепом. Меня удивляло большое количество бугелей — они торчали здесь и там, стояли притулённые к стенам и заборам; если я видел нечто, накрытое рогожей, — я думал, что это штабеля из бугелей, тщательно переложенные соломой. Вопрос я формулировал по-детски: не ЗАЧЕМ столько бугелей, а ОТКУДА они их взяли.

Заводская версия отпадала сразу. На заводе всё делают одинаковое, а хороший бугель, если присмотреться к нему, — как хороший помидор, одним бочком больше и круглее. Стало ясно, что бугеля выращивают на плантации. Сажают в землю рассаду, поливают, окучивают, удобряют, подвязывают. Плантацию тщательно охраняют.

…Трамвай был стандартный. Коричневая краска на его боках выгорела под жарким солнцем, работал он в тот день без прицепного вагона. А тут как раз случилась сена на заводе «Октябрь», на Судоремонтном заводе, на НоворЭСе… На остановке «Пролетарий» кондуктор уговаривал пассажиров:

— Граждане, потеснитесь. До депо как-нибудь доедем, а там возьмем прицепку. Сидеть будете.

В ответ с задней площадки раздался смех и звонки (здесь оставался ещё пост водителя).

— А вот звоночками баловаться не нужно. Не трогайте звоночек.

Так ехали до депо. Во дворе уже стоял готовый к работе стандартный прицеп такого же неопределённо-коричневого цвета. К прицепу подъезжали задним ходом, кондуктор не успел перевести бугель «в пошёрстном направлении», он и завернулся. Надо было менять бугель. Их хоть и много в депо, а всё же не минутное это дело. Кондуктор вывел пассажиров за ворота для посадки в другой трамвай. Шёл КТМ-1, водитель узнал нашего кондуктора и затормозил. Нас культурно и дипломатично посадили с прежними билетами.

Так сама жизнь дала мне ответ на вопрос ЗАЧЕМ. А ОТКУДА, я до сих пор не знаю. Думаю, сами выращивали.

Дождь

Дождь собирался нешуточный, и я заторопился на трамвай. Подошёл КТМ с прицепом, с особым кондуктором в каждом вагоне. Народу было мало.

— Судостальская, — объявила кондукторша и укоризненно посмотрела на вошедшего мужчину. — У меня сдачи нет. Возьмите билетик на обратный путь.

— А он будет? — спросил мужчина.

— Да хоть сейчас, куда он денется? Граждане! Закрывайте окна — дождь пойдёт!

И вправду, пошёл дождь. Я знал, что в Новороссийске текут стандартные вагоны, особенно прицепные, но не думал, что может так потечь КТП-1. Сначала дождь струился каплями, потом хлынул потоком.

— Граждане, вагон течёт, — безнадёжно произнесла кондукторша, как будто бы граждане сами не ощутили этого.

Дождь набирал силу. Я увидел, как на дне балки, всегда сухой, заплясали лужи.

— А разве такие трамваи текут? — спросил кто-то.

— Как видите. У нас все текут.

— И ленинградские?

— Не текли, пока были ленинградские. А теперь они новороссийские.

Поехали берегом. Было темно, как ночью, и в вагоне зажёгся свет, потом погас, и стали часто останавливаться.

— Граждане, не паникуйте. Едем по земле, не по морю плывём.

Двери сначала перестали открываться, а теперь не закрывались. Во время одной из остановок кондукторша пошла к водителю.

— Подстанция току не даёт, — сказала она, вернувшись. Вышла, потянула для верности за бугель. Вагон стоял.

Потом подстанция решила всё-таки дать ток, мы доехали до разъезда, благополучно разминулись со встречным и помчались дальше. Дождь уже начал переставать.

Опять не стало тока. Но я уже не стал ждать, рядом была конечная остановка, и я, весь мокрый, покинул вагон.

Ранним вечером, едва начало темнеть, я пустился в обратный путь. На остановке увидел большую толпу людей, обсуждавших убытки от дождя. Значит, трамваи ходят — новороссийцы не станут просто так стоять на остановке. Пути не размыло. О, если бы знали тогдашние новороссийские кондуктора и пассажиры, как будут течь ликинские автобусы! Это у них была такая конструктивная особенность, и с болью о них писала московская пресса: «сильно текут крыши у ликинских автобусов».

О, если бы я знал тогдашний, что однажды, переломав кучу разнообразного транспорта, приду в Новороссийск со стороны Цемдолины и увижу вместо долгожданного троллейбуса провода, лежащие на земле!

Всё-таки по надежности с новороссийским трамваем мог сравниться разве что катер.

Монументальная пропаганда

Меня всегда восхищало, приводило в какое-то неописуемое состояние умение новороссийцев делать из неприметных средств городского транспорта монументальную пропаганду.

Если этим занимался один человек — а впечатление такое было — то это, несомненно, был человек очень весёлый и глубоко талантливый. Он заставил кондукторов трамвая свистеть в свисток, он повесил занавески от солнца в жарком вагоне, тем самым оспорив ходячее мнение о новороссийском трамвае, что ему, дескать, «не до занавесок». Но это было только начало. Позднее весёлый человек стал рисовать спереди на трамваях герб Новороссийска, и якорь в том гербе не выглядел как символ разбитых надежд. И надписи на автобусах он придумывал. Хорошо помню одну — в середине 1950-х годов: «Стилягам  — подражателям всему западному — не место в городе Новороссийске!» Мы и слова-то такого — «стиляги» — написать боялись, потому что не было его в литературном языке, а тут, пожалуйста, вот оно, на борту автобуса, всем видно.

Смелый был человек. Это он повесил в крошечном пассажирском помещении морского катера МК-1 огромный портрет Анастаса Ивановича Микояна, министра пищевой промышленности тех лет, и тщательно следил за тем, чтобы портрет смотрел всегда доброжелательно и не был сильно засижен мухами.

Но произведения человека, сделанные из троллейбусов, были неотразимы. Первые новороссийские троллейбусы имели, как хорошие корабли, собственные имена. Троллейбус с бортовым номером 4 назывался «Чайка» и имел, конечно, занавески на окнах и живописное изображение собственно чайки на борту. Были в Новороссийске также «Волна», «Буревестник» и другие троллейбусы с «морскими» названиями.

Когда в городе появился шестой маршрут «Вокзал — Малая Земля», пассажиры, мысленно благодаря судьбу за него, очень долго ждали желанного троллейбуса, а когда он наконец появлялся, столбенели: все борта новенькой машины были расписаны батальными сценами, а троллейбус назывался «Малая Земля». Притихшие, заходили пассажиры в троллейбус, с бортов которого рвались в битву солдаты и матросы с открытыми в крике устами, горящими глазами, замахиваясь на проклятого врага гранатами. Враг изображён не был, и ошеломлённые пассажиры боялись, что весь этот яростный десант нападёт на них и взорвёт гранату.

…Бесстрашный был человек. Он заставлял людей трепетать перед монументальной пропагандой. А почему «заставлял»? Он и сегодня жив и, как говорится, в строю. Не верите? Приезжайте в Новороссийск, присмотритесь к городскому транспорту. Увидите много интересного.

На верёвках можно сэкономить

Трамвай не может тронуться с остановки, если водитель не получит сигнала от всех кондукторов поезда. Конечно, лучше всего сделать электрический сигнал. В конце концов, к этому и пришли. Но в довоенных стандартных вагонах применялась верёвочная сигнализация: на площадке водителя висел звонок, от которого тянулась через весь вагон верёвка к кондуктору. Кондуктор, где бы он ни находился в вагоне, дёргал за верёвку, язычок звонка приходил в движение, и звонок звонил.

На прицепном вагоне кондуктор тоже дёргал верёвку, которая сквозь специально сделанные отверстия проходила на заднюю площадку предшествовавшего вагона. Устройство простое и понятное, только вот беда: поскольку вагоны на конечной остановке не разворачивались, всякий раз нужно было, забирая прицеп, соединять, помимо буфера, розеток и тормозного шланга, ещё и пресловутую верёвку. А на это требуется время, пусть небольшое, но где его взять, если надо было срочно ехать в обратный рейс.

В столичных городах верёвку с 1930-х годов заменяли электрической сигнализацией, но процесс этот был очень растянут во времени. Ну, не доверяли люди электрическому звонку. А вдруг сгорит?

В Новороссийске тоже решили бороться с ненавистной верёвкой. Было замечено, что кондуктор не всегда бывает в вагоне, когда ему требуется дать сигнал водителю. Так, в ходе сцепки поезда кондуктор находится вне вагона, а как он заставит водителя остановиться? Аналогия нашлась быстро: в такой же ситуации работают машинист маневрового паровоза и сцепщик. Сцепщик подаёт сигналы машинисту свистком. Свисток! Вот что надо трамвайщикам!

Была закуплена партия свистков. Затем, очевидно, проходило обучение кондукторов пользованию ими. Всем было хорошо и радостно: резкий, громкий звук, отличная слышимость, отсутствие неисправностей, а главное — простота системы почти такая же, как у поганой верёвки. Конечно, хороший свисток стоит денег, но зато служит долго. Да и на верёвках всё-таки экономия.

И стали ездить по городу трамваи, заливаясь неслыханными трелями.

Трамвай «завалился»

Утро началось с базара. На Мефодиевском рынке я выпил два стакана ряженки, купил яблок, бычков (нет, лучше барабулек — они нежнее) и вышел на трамвайную остановку. Трамвай подошёл голубой, без прицепа, ходовая часть, подножки и всякие выпуклости, которые обычно красят в чёрный цвет, были покрыты цементной пылью. От вагона пахло озоном и цементом, и под этой пудрой и духами не сразу можно было распознать бывший ленинградский вагон серии MC-1. Поехали весело и ходко, на первом же повороте, возле элеватора, трамвай «не вписался в кривую» и… По вагону прошелестело слово, заимствованное трамвайщиками из лексикона железнодорожников: «завалился». Продолжать путь пришлось на автобусе. Чтобы не делать лишней пересадки, я немного прошёл вперёд.

Автобуса не было очень долго, потом подошёл ископаемый ЗИС-154, поражавший моральной старостью. Входить полагалось через переднюю дверь, а выходить — через заднюю. Пассажиры этого не знали и штурмовали автобус задом наперёд. Всех, кто неправильно вошёл, автобус методично выплёвывал через заднюю же дверь. Высунувшаяся из окна кондукторша сорванным голосом кричала:

— Граждане, машина старая. Вход через переднюю дверь.

И так на каждой остановке. Не знаю, как я стоял, но, когда рядом пошла трамвайная линия, я всё-таки заметил, что трамваи ходят как ни в чём не бывало, даже к разъезду минута в минуту подошли с разных сторон два вагона.

— Неужели так быстро? — пронеслось в голове. — Ладно, потом узнаю. Выбраться бы отсюда.

Судя по спинам, также или примерно так думали и другие пассажиры. Яблочный сок несчастными струйками стекал по моим ногам. От барабульки (нет, лучше от бычков — с ними как-то легче прощаться) не осталось даже запаха.

Обратно я ехал на трамвае, благо утром кондукторша успела навязать мне билет на обратный путь — была в Новороссийске такая услуга у трамвая. В вагоне я и узнал продолжение истории.

В сошедшем с рельсов трамвае ехали рабочие элеватора. Они быстро отыскали потайную калитку и вошли на элеватор. Там нашли каморку с домкратом и парня, который умел им пользоваться. Через несколько минут парень, демонстрируя публике оголённый оливковый торс, играя бицепсами, поднимал трамвай, мужчины из толпы помогли поставить его на рельсы. Всё заняло несколько минут. Трамвай, как водится, после аварии зашёл в депо, где его сразу обследовали. Вместо него на линию вышел такой же МС с номером 4, и движение восстановилось. А я-то думал, что вызовут аварийную из депо, долго будут искать аварийщиков, потом долго будут поднимать вагон. Единственное утешение — когда бы я ещё покатался на автобусе ЗИС-154?

Общественный транспорт Кубани и Адыгеи / Статьи / Новороссийские зарисовки